— Ты мне это в вину ставишь?! — Ржевский удивился.

— Нет, пока только суммирую для анализа. Ещё через какое-то время ты уже в МОЮ операцию вмешиваешься, не только Посольским дорогу переходишь.

Воронцов проговорился, поняла Мадина.

Этот белобрысый… попечитель добился, чего хотел: своей идиотской физиономией довёл незнакомого с ним человека до каления, тот язык и распустил.

Несмотря на немалые чины и специфическую должность.

— Дима, у меня картинка сложилась. — Мадина добросовестно не стала ничего скрывать, благо, языка чиновник не понимал.

— У меня тоже, — буркнул опекун, затем продолжил по-русски. — А теперь ты меня послушай, Воронцов. Нет у тебя никаких рычагов давления на меня, поскольку прав я со всех сторон. Сейчас с ювелиром.

— Решил закуситься?!

— Не перебивай, я тебя не перебивал. Возле любого престола всегда разные группы людей водятся, ты в одной из них. Вы кое-что затеяли, от других тайное. Я тебе прямо сейчас помешал, но сделать ты ничего мне не можешь: руки коротки.

— Продолжай.

— Те большие стулья, о которых ты только что упоминал, между собой тоже не в ладах. И твоя партия — не единственная, а одна из многих. У императора минимум три наследника конкурируют. Ты в команде лишь одного. Прочие команды вам не друзья.

— Как же я тебя упустил… Как же я мог тебя упустить…

— Соответственно, тебе сейчас любой ценой свою операцию спасать надо, — как ни в чём ни бывало продолжил попечитель. — Не можешь ты в общее дело вернуться и сказать, что облажался! Запугать меня не вышло — не на того напал. Соответственно, сейчас будешь купить пытаться. Так?

— Ловко. — Чиновник пристально смотрел на Дмитрия. — Ты даже не представляешь, насколько серьёзно я с этого момента к тебе относиться буду.

Самое интересное, Воронцов до сих пор не понимал, как много лишнего он разболтал с обычным лопоухим пацаном.

— Твоё дело, — отмахнулся Ржевский. — Я тебя зачем звал-то. Если ещё раз увижу, что ты вместе с Гвардией Наместника беспредел в моём городе творишь, небо с овчинку покажется. Неважно, ювелир Самбур то будет или дворник из подворотни.

— ТЫ МНЕ УГРОЖАЕШЬ?!

— Обещаю. Слово Ржевского.

— Даже так, — чиновник задумчиво потеребил отворот пиджака и закусил губу. — Я тебя услышал. Спрашивать, ты за цесаревича-тёзку или за Юлию, бесполезно?

Блондин промолчал.

— Хорошо, не спрашивая, кто за тобой стоит, делаю последнее предложение: отступись? И назови сумму?

— А-а-а-га-га-га-га!

— Чего?!

— Ты уже второй за сегодня.

— Кто был первым?

— Маджит аль-Футаим.

— Что ты ему ответил? — взгляд графа стал цепким.

— Неважно, его уже всё равно в живых нет…

— А мне тогда что скажешь? — чиновник даже моргать перестал.

— Тебе с учётом выводов, которые я в разговоре с тобой сделал? Или без них?

— С.

— Даже без внимания к репутации моего Рода и Слова, у нас правило есть: если предлагают выбирать между хлебом и свободой, всегда нужно брать второе.

— Почему это?! Чем голодная нищета лучше?! — Воронцов не спорил, а искренне интересовался.

— Основатель рода завещал: как только ты останешься без свободы, хлеб новые хозяева у тебя тоже сразу отберут.

Глава 9

Мадина Наджиб, дублёр-двойник Её Величества Далии аль-Футаим.

— Воронцов! — попечитель позвал резко задумавшегося собеседника.

— А?

— У нас с тобой цели этой встречи разные, давай вернёмся к ним.

— Ты мне только что сказал, что со мной тебе обсуждать нечего. — Граф лихорадочно что-то обдумывал.

— Зато я с тобой не закончил. Исключительно из фамильного великодушия: забирай нахрен своих и мотай от ювелира. Я его в обиду не дам, раз здесь оказался, но и воевать не будем. Покамест.

— Знаешь, я сейчас очень жалею, — серьёзно сказал чиновник. — И что поленился в своё время до вас, как тогда думалось пустышки, доехать. И что утром, когда твоя эмансипация на магосервере Мэрии прогрузилась, всё не бросил и к тебе не помчался. Локоть близок, да не укусишь. Не принял я вас всерьёз…

— На кое-какой работе из мелочей всё и состоит, — заметил опекун. — Ладно, довольно лирики. Забрал своих и свалил от ювелира. С грабежами под эгидой государства тоже завяжи.

— Ты не слишком ли раскомандовался?

— Мой Род, как Изначальный, над тобой по определению в приоритете, даже если я простым членом своей семьи был бы. А я теперь не простой.

— Посмотрим через месяц, — холодно процедил граф.

— Ты его проживи сперва, этот месяц, с таким твоим настроем, — обманчиво ласково улыбнулся Дмитрий.

Чем-то недосказанным выбрасывая собеседника в зону тревоги, граничащую с сильным испугом.

Мыслей Воронцова Наджиб не видела, но эмоциональный фон процентов на семьдесят, поднатужившись, ощущала.

— Должен ли я это понимать как твою официальную позицию? — чиновник сейчас лихорадочно просчитывал, чего ждать от других конкурентов за престол, цесаревича Дмитрия и Великой Княжны Юлии.

Где же ты так блефовать научился, Ржевский. Ладно, дома обязательно расскажешь, подумала Мадина. Тем более если лапал безнаказанно.

— Это мои пожелания по коррекции твоего восприятия. Давай заново, а то, кажется, ты думаешь, что шучу я. — Ржевский качнулся с пятки на носок. — Воронцов, что ты со слугами делаешь, которые тебя на твоей земле в грош не ставят? Дела свои какие-то крутят, не рассказывают тебе ничего? А когда ты их за воровством на горячем застал — они тебе тобою же нанятой охраной угрожают?

— Ты о чём?!

— По иерархии я выше тебя. Гвардия Наместника содержится за счёт НАШИХ налогов. И Наместник НАМ раз в квартал обязан гласный отчёт давать. Уж Двенадцати Изначальным, точно. Помимо императора.

— Я не наместник, вам не рапортую. Моё начальство в столице сидит.

— А Император, если что, ТРИНАДЦАТАЯ сторона учредительного договора города. В Империи он для всех вас, может, и величина, — Дмитрий легкомысленно потянулся и снова зевнул. — А тут он лишь один из. Если не изменяет память, седьмой или восьмой в списке подписей, в музее города бумажка лежит. Даже не в первой тройке.

— То, что написано на бумаге, далеко не всегда соответствует реальности. Есть декларируемое положение, а есть настоящее.

— Вот я тебе лично, как и ты мне, в ответ намекаю. Воронцов, кому-то наше положение, как кость в горле: мало вам в столице всеми остальными командовать, нами тоже охота.

— Но?..

— Но кому-то, и это противовес твоей партии, равные соратники могут оказаться нужнее, чем бессловесные рабы. С учётом моей семейной репутации, отгадай с трёх раз, за какое из двух противоположных течений лично я топить буду? Ну и заодно, один ли я такой в городе?

— Я понял. Я тебя понял, Ржевский. Как же поздно я тебя понял. — Граф поднял просветлевший взгляд на собеседника. — И ведь сказать нечего, прав ты. Это я недоработал. ВЫ любого императора, всегда…

— … известно куда посылали, — спокойно завершил опекун. — И ничего нам никогда за это не было, хотя бы и потому, что в обществе всегда противовесы нужны.

— Не только поэтому. — Воронцов неожиданно обозлился. — Додавить вас до конца по разным причинам никогда не получалось! Вы как тот подорожник сквозь камень посередине дороги; х*як — и снова зеленеете! Теперь вот твоя очередь настала мне нервы трепать!

— Воронцов, заканчиваем дискуссию, — блондин ткнул пальцем в живот собеседника. — Моё тебе слово: пока вижу и могу, беспредела не допущу. Закон для всех один, как вид общественного договора — соблюдай и ты его. Если понимаешь такие умные слова.

— Да уж не глупее тебя, неуча, буду!

— … В Соте особенных нет и не будет — правила соблюдать придётся.

— Ты сейчас это всё всерьёз?

— Своё место в Совете Города Ржевские в течение пары недель вернут, Слово дано. Тогда я тебя уже иначе спрашивать буду, пока только по-хорошему предупреждаю. Услышал?